Однако в конце концов юноша решил, что напрямую это происшествие с его делом не связано, и собрался уходить. Покидая таверну, он бросил еще один взгляд на Турстана Фаулера и его юного приятеля. Оба спокойно попивали эль, весело переговариваясь с соседями по столу, и, похоже, души их ничто не тяготило. Филипа они не узнали или попросту не заметили. «Все-таки странно, — подумал юноша, — случись какая неприятность, и этот Фаулер тут как тут, если не в центре событий, то хотя бы с краешку».

Что же до истории с флягой, то действительно ли она имеет такое значение? Турстан был, наверное, слишком пьян, чтобы вспомнить о ней. Никто эту флягу не искал, а она, вполне возможно, валяется где-нибудь поблизости, опустошенная только наполовину, — раз уж Уот уверяет, что полностью ее никто выдуть не мог. А то какой-нибудь бродяга подобрал ее ближе к ночи — то-то, поди, радости было. Да мало ли каких еще можно найти убедительных объяснений. Другое непонятно — чего ради Фаулер утверждал, что напился в таверне, если ушел оттуда совершенно трезвым. И главное: почему сорвался с места следом за Филипом. Так сказал Уот, а у него глаз зоркий, все примечает.

Концы с концами не сходились, и это не давало Филипу покоя. Однако было уже слишком поздно, чтобы кого-нибудь беспокоить. Давно закончилось повечерие, и сейчас монахи, так же как гости аббатства и их слуги, наверное, уже в постелях или готовятся отойти ко сну. Разве что некоторые монастырские служители из мирян заканчивают свои труды и собираются скромно отметить удачное завершение ярмарки. Кроме того, родители наверняка забеспокоились, куда это на целый день запропастился их непутевый сын. Дома ему, скорее всего, придется завтра объясняться по этому поводу, так что лучше поторопиться.

Юноша пересек дорогу там же, где и в злополучный вечер, и вскоре обнаружил то место, где опорожнил желудок, — там остались подсохшие следы. Он заторопился к реке, держась в тени деревьев, подальше от улиц. Вскоре он нашел ложбинку, в которой отсыпался после попойки, прежде чем собраться с силами и двинуться к городу. Даже в тусклом свете звезд видно было, что трава основательно примята.

Но нет, понял он вдруг, это совсем другое место. В прошлый раз он шел по едва заметной тропинке и забрел гораздо глубже в кусты, к самой реке, — ему даже от себя хотелось спрятаться. Эта полянка очень похожа, но все же не та. Однако, судя по траве, и на ней кто-то лежал, и, похоже, не очень спокойно. Возможно даже, что ее вытоптала не одна пара ног. Может, сюда забрела влюбленная парочка — обычное дело во время ярмарки. Или кто-то боролся? Нет, решил Филип, присмотревшись, борьбы не было. Но отсюда что-то или кого-то волоком протащили вниз, к поблескивающей за деревьями реке. Неподалеку он увидел пятно голой земли, высохшей и побелевшей, как глина. Вокруг росли березы, и отшелушившаяся кора усеивала прогалину. Среди серебристых кусков коры юноша приметил несколько подозрительно темных и, заинтересовавшись, наклонился и поднял один, но тут же разжал пальцы, ибо он был покрыт запекшейся кровью. Днем, при свете, здесь, наверное, можно будет увидеть и другие кровавые пятна.

Пытаясь проследить свой путь, Филип случайно набрел на то место, где был убит мастер Томас. Отсюда, с поросшего травой подмытого берега, тело бристольского купца сбросили в воду.

ПОСЛЕ ЯРМАРКИ

На следующее утро, когда брат Кадфаэль возвращался с заутрени, на монастырском дворе его поджидал Филип. Юноша беспокойно переступал с ноги на ногу.

Он словно стоял на горячих угольях, а по его лицу, мрачному и озабоченному, монах сразу понял: парнишке не терпится сообщить важную новость. Завидя Кадфаэля, Филип бросился к нему и ухватил за рукав.

— Брат, пойдем со мной к Хью Берингару. Он тебя знает и, коли ты поручишься, непременно меня выслушает. Сам я не решился беспокоить его спозаранку — рассудил, что лучше дождаться тебя. Мне кажется, я нашел то место, где был убит мастер Томас.

Такого известия брат Кадфаэль никак не ожидал. Он недоуменно заморгал и, не веря своим ушам, переспросил:

— Что ты нашел?

— Это правда, клянусь тебе! Я наткнулся на то место вчера вечером, но не осмелился никому докучать, потому что было слишком поздно. Днем я там еще не был, но и в темноте разглядел пятна крови. И трава примята — видно, что кого-то тащили к реке.

— Пошли! — заявил Кадфаэль, справившись с потрясением. — Пойдем вместе. — Он торопливо засеменил к странноприимному дому. Филип без труда поспевал за ним, ступая широким, размашистым шагом. — Если ты не ошибся… Он наверняка захочет осмотреть это место. Ты уверен, что сможешь его найти?

— Обязательно найду, вот увидишь.

Хью вышел к ним, позевывая, однако он уже успел встать и побриться.

— Говорите потише, — прошептал он, приложив палец к губам и тихонько прикрыв за собой дверь в спальню, — женщины еще спят. Ну, выкладывай, что стряслось. Раз тебя привел брат Кадфаэль, значит, дело твое заслуживает внимания.

Филип рассказал только самое главное, полагая, что его собственные дела могут подождать. Сейчас имела значение только его находка — полянка за садами у Гайи.

— Вчера вечером я пытался повторить путь, который проделал накануне ярмарки, но в темноте сбился с дороги и вышел совсем к другому месту. А там, в зарослях, мне попалась поляна, я могу ее показать. От нее к берегу тянется след, трава примята в одном направлении, как будто что-то тяжелое протащили к реке. И еще — там, кажется, остались пятна крови.

Некоторое время Хью ошарашенно молчал, а потом спросил:

— Кровь купца из Бристоля?

— Похоже на то. Но, чтобы удостовериться, лучше осмотреть это место днем.

Хью поспешно налил себе эля и отломил кусок овсяной лепешки. На ходу проглотив завтрак, Берингар торопливо причесался, затянул шнурки на вороте рубахи и потянулся за туникой.

— Ты где ночевал? — спросил он Филипа, продолжая одеваться. — В городе? У себя дома? И пришел ко мне, а не к шерифу. Ну да ладно, в том беды нет. Отсюда до Гайи ближе, так что мы сбережем время.

Меча помощник шерифа брать не стал. Уже обувшись, он обратился к монаху:

— Кадфаэль, тебе придется пропустить завтрак, так что прихвати-ка с собой лепешек да выпей эля сейчас, пока есть возможность. А ты-то, приятель, завтракал?

— Пойдем без стражников? — спросил Кадфаэль.

— Зачем они нам? Надо будет все внимательно осмотреть, вот мы с тобой этим и займемся. Чем меньше народу будет топтаться на поляне, тем лучше. Ну, пошли, пока Элин не проснулась. Слух у нее тонкий, а я хочу, чтобы она как следует выспалась. Филип, ты ведь знаешь дорогу. Веди нас, да поскорее и кратчайшим путем.

Элин и Эмма, привыкшие к неожиданным отлучкам Хью, сидели за завтраком, когда им доложили о приходе Иво. Тот, как всегда, строго придерживался приличий, а потому просил о дозволении быть принятым Хью Берингаром.

— Раз уж мой муж отлучился по служебным делам, — промолвила Элин, которую позабавила щепетильность Корбьера, — и совершенно очевидно, что на самом деле молодому человеку нужен не он, а ты, Эмма, может, мы, так и быть, позволим ему войти? Сдается мне, он нипочем не уйдет, не засвидетельствовав тебе свое почтение. И еще, я думаю, он ломает голову над тем, как бы устроить, чтобы эта встреча оказалась не последней. Вчера-то он был не в лучшем виде, это и не удивительно после таких событий. Он ведь ушибся и лицо ободрал…

Эмма ничего не сказала, но залилась румянцем, что Элин истолковала как знак согласия.

В это утро девушка проснулась с ощущением того, что вступает в новую жизнь, в которой, как никогда прежде, она сама сможет распоряжаться своей судьбой. Баржа с телом мастера Томаса уже скользила по водам Северна, направляясь в Бристоль. Отъезд Роджера Дода был большим облегчением для Эммы: навязчивая преданность работника досаждала ей, но в то же время она не хотела оскорбить его незаслуженным недоверием. Все вещи Эммы были аккуратно уложены в две седельные сумы, купленные на ярмарке.